Второе восстание Спартака - Страница 83

К оглавлению

83

И достал из бокового кармана темно-зеленый мешочек размером с ладонь, небрежно бросил Спартаку. Спартак поймал. Аккуратненький и прочный армейский кисет, туго набитый весьма неплохим, судя по запаху, табачком.

– Это в качестве последней сигаретки перед смертью, – учтиво пояснил Берия. – Покуришь на рассвете, когда за тобой придут, меня, может быть, вспомнишь добрым словом...

– Спасибо, – сказал Спартак холодно, но кисет в карман опустил.

– А теперь уйди с глаз моих, Котляревский, видеть тебя не желаю.

Берия, судя по всему, нажал ногой скрытую под столом кнопку – потому как бесшумно отворилась дверь и давешняя пара полковников тут же нарисовалась на пороге...

Когда Спартака увели, Берия задумчиво хмыкнул, побарабанил пальцами по столешнице в ритме «Сердце красавицы склонно к измене», потом снял трубку телефона, постучал по рычажкам, подождал соединения. На том конце провода что-то спросили, и Берия, глядя на закрывшуюся дверь, уверенно сказал в микрофон:

– Да. Мое мнение – да. Использовать будем на полную катушку, уж больно интересный вариант наклевывается... Согласен. Ну, пусть пока поработает железным дровосеком на благо Родины, а там посмотрим.

...Однако, вишь ты, для Котляревского обошлось пятнашкой. Тоже, конечно, не сахар, но все ж таки не расстрел, верно? Черт знает, почему трибунал смягчил приговор, Спартак на эту тему как-то не думал. Хотя с момента его насильного возвращения в Союз прошла уже уйма времени, мысленно он все еще был там, в Лондоне, потому что именно в Лондоне рядом была Беата...

Господи, она ждет ребенка... Его, Спартака, ребенка! Почему он здесь, почему не возле любимого человека?!

А в мир реальный он вернулся только на вокзале.

Глава вторая
Вагончик тронется...

...Он сидел на корточках среди толпы людей в тюремных робах, возле вагона, с виду напоминавшего багажный – те же косые прутья решеток на окошках. Вагон, по всей видимости, загнали на запасные пути – шум вокзала, свистки маневровых паровозов и лязг вагонных сцепок доносились приглушенно, издалека. И все звуки перекрывал надрывный лай собак, которых на коротких поводках удерживали оцепившие группу этапников – вот тут Спартак с полной ясностью и ощутил себя заключенным – хлопчики в форме НКВД с голубыми петлицами. Вынырнувший в действительность Спартак с удивлением осознал, что вокруг вовсю буйствует весна, пригревает солнце и мир видится уже не через серую пелену, а разноцветными красками, хотя оттенков было не так уж и много. Но все равно Спартак очумело глазел по сторонам, вдыхал чертовски вкусный после камеры воздух и потихоньку понимал, что жизнь продолжается. И пусть сия жизнь наверняка готовит ему очередные фортели и кренделя, от которых он уже порядком устал, но, если честно, все же эти сюрпризы куда лучше тупого меряния шагами крохотной одиночки с маленьким, густо зарешеченным окошком под самым потолком...

В цепи охранников произошло движение, собаки не лаяли уже, а хрипели, оскаленные морды прямо-таки пузырились от пены. Толпа людей в робах (среди которых чем-то неуловимым выделялось человек десять-пятнадцать) тоже колыхнулась, однако многие позволили себе лишь переменить позу.

Из оцепления выступили двое с офицерскими погонами: капитан с помятым лицом и красными, будто с недосыпа, глазами и высокий молодой лейтенантик с кожаной папкой в руках.

– Построиться! – хриплым голосом гавкнул капитан и потянулся за папкой.

Сидящие вразнобой поднялись на ноги, построились в две кривые шеренги. Спартак машинально прикинул, что одновагонников набирается человек пятьдесят.

– Значит, так, осужденные! Я начальник этапа капитан Никонов. Рядом со мной мой заместитель лейтенант Виноградов. Короче, сейчас я называю фамилии, и каждый быстро называет свое имя, отчество, статью и срок. Поехали, в общем. Абаладзе!..

В ходе переклички Спартак, сам не зная почему, вслушивался в выкрикиваемые ответы. Статьи большей частью были политические, но попадались и сугубо уголовные. Со своего места он не мог рассмотреть «уголков», но у него отчего-то возникла уверенность, что именно они выделялись на фоне прочего контингента. Дошла очередь и до него, и он крикнул в ответ на свою фамилию:

– Осужденный Котляревский, Спартак Романович, статья 58-1-б, пятнадцать лет.

Капитан, закончив перекличку, во время которой он что-то отмечал в бумагах, захлопнул папку, передал ее лейтенанту и заорал:

– Значит, так, этап, сюда слушай! Порядок следования до места назначения следующий: кормежка три раза в сутки, по нужде два раза, по одному курить запрещается. Нарушителям – карцер. При остановках курение запрещается всем, разговоры запрещены. Вопросы? Нет вопросов. Тогда в вагон, живо!

Вновь зашлись лаем собаки, на время переклички вроде бы поутихшие, и этапники, подхватив вещмешки с немудреными пожитками, по одному полезли в открытую дверь вагона. Дождавшись своей очереди, Спартак также подтянулся и под аккомпанемент беззлобного и уже привычного окрика конвойного с автоматом наперевес: «А ну, живее!» – оказался внутри вагона, в котором зекам предстояло следовать... А куда, собственно, следовать-то? Наверняка же он должен об этом знать, но разум и память вышли на перекур. Ничего, сказал Спартак, скоро все выяснится.

Он с искренним любопытством огляделся.

Внутри вагон напоминал обыкновенный купейный, разве что из девяти купе пять, предназначенных для арестантов, были отделены от коридора не сплошной перегородкой, а решеткой, сквозь которую надзиратели прекрасно видят все, что творится в камерах. Решетка эта идет на всю высоту вагона, доверху, и оттого нет багажных антресолей из купе над коридором. Окна коридорной стороны – обычные, но снаружи забраны такой же косой решеткой. А в арестантском купе окна нет – лишь маленький, тоже обрешеченный, слепыш на уровне вторых полок (вот потому и кажется вагон багажным). Дверь в купе – раздвижная: железная рама, тоже обрешеченная. Из пяти арестантских купе только четыре использовались как общие камеры, а пятое было разделено пополам – два узких полукупе с одной нижней и одной верхней полкой, как у проводников... наверное, это и есть помянутый карцер. Печки-буржуйки, видимо, по причине наступившей календарной весны, в вагоне не наблюдалось. Спартаку вспомнились курсантские годы и армия (там форма одежды устанавливалась не в зависимости от погодных условий, а по приказу о переходе на летнюю или зимнюю форму одежды), и он грустно усмехнулся.

83