Второе восстание Спартака - Страница 32

– Не знаешь, что случилось? – спросил он у Мостового.

– А ты не слышал? Готовность по всему флоту.

– За четыре месяца, что я тут, в ночь на воскресенье гудит в первый раз.

– Ну когда-то должно было загудеть! Обидно, что мы сегодня не дежурное звено. Тогда бы нам было все равно, тогда бы мы смеялись надо всеми. А сейчас Бузыкин со своими ореликами над нами потешаются.

Самолет они выкатили. Мостовой, готовясь забраться в кабину прогревать мотор, отряхивал ладони.

– Вон Джамби бежит, – махнул он рукой. – Может, он что скажет.

Подбежавший командир их звена Джамбулат Бекоев сперва вытер пот с лица подкладкой шлемофона, потом сказал:

– Приказано рулить к лесу и маскировать машины!

– В чем дело, командир? – спросил Мостовой.

– А шут его знает! Похоже на общефлотские учения.

«Тогда хана всей любви и гулянию по городу, – с тоской подумал Спартак. – Если общефлотские, то скоро они не закончатся. Наверняка прилетит кто-нибудь с проверкой, а завтра полдня будут разбирать действия эскадрильи по готовности номер один. Каково Вилене будет выходить из дома одной, уезжать одной, даже не попрощавшись. Это после того, как я наобещал ей, что завтра с утра едем в Ленинград, сходим в Сад Госнаркома».

– Не к добру все это, – из кабины, уступая место летчику, выбрался мрачный Самойленко.

– А что такое? – спросил, застегивая шлемофон, Спартак.

– Я ж тебе сто раз говорил. Стрижи, летний снег, поздние грозы. Так просто это не бывает. А если и быть беде, то аккурат в этот день. Потому как сегодня самый длинный день в году и самая короткая ночь. Как говорится, критическая точка.

Хороший был техник Валерий Самойленко. Дело свое знал туго, на пять с плюсом. Но вот суеверен был чрезмерно. Про стрижей и прочие нехорошие приметы он прожужжал Спартаку все уши. Да, в один из первых дней июня выпал снег. Событие, следует признать, и впрямь неординарное. Однако происходит такое не впервые – пусть Спартак впервые сам стал свидетелем редкого явления природы, но он точно где-то читал или от кого-то слышал про летние снегопады в Ленинграде.

Да, в июне наблюдалась массовая гибель стрижей. Немало птичьих трупиков Спартак сам находил на аэродроме и поблизости от него. Только эта беда имела вполне научное объяснение – стрижам не хватало пищи. Об этом Спартак прочел в газете. Разумеется, подсунул заметку и Самойленко. Тот читать не стал, сказав, что народ просто успокаивают.

Да, первые грозы случились, только когда июнь перевалил за экватор – девятнадцатого и двадцатого. Хотя по природным законам положено в мае. Все же мы помним «Люблю грозу в начале мая...» Только опять же, если покопаться в сводках погоды за многие годы, обязательно отыщется подобная же история. И думается, не одна.

Но переубеждать Самойленко было делом бессмысленным, Спартак давно перестал этим заниматься. Хлопнув техника по плечу: «Прорвемся, старик!», Спартак забрался в кабину своего МиГа. Однако к лесу вырулить не удалось. Дорогу самолету, яростно размахивая руками, преградил Джамбулат.

– Новая вводная! – закричал он, подбегая к кабине. – Замучали они, слушай! Значит, так. Идем на облет границы. При выключенных аэронавигационных. Очередность взлета – я, Леха, последним ты. Ты идешь правым. Задача на вылет – разведка. Все понятно?

– Понял. Ничего не уточняли?

– Да ну, мура! Как обычно, техники тучу гонят. Говорят, на Кронштадт сбросили мину. Сейчас сами посмотрим.

И Джамбулат понесся к Лехе Мостовому доводить до него вводную...

Три МиГа-3, разбежавшись по взлетной, один за другим взмыли в воздух. Маршрут был обычным, можно сказать, ежедневным, знакомым до зевоты. Несколько минут полета, и они оказались над Финским заливом, пошли над водой. Справа виднелся остров Котлин, где находится Кронштадт. Ничего похожего на разрывы и пожары в той стороне не наблюдалось. Да и вообще ничего необычного не было – ни в воздухе, ни на земле.

Бекоев повел звено курсом на Выборг. Пронеслись над Выборгским заливом, за которым начинается Финляндия. На финской земле тоже все было мирно и спокойно. Огни не горели, финские самолеты в сторону Ленинграда не летели, военные корабли курсом на наши воды не шли, равно как и гражданские. Словом, обычная картина.

Бекоев развернул звено, повел к Кронштадту. Прошли над подковами кронштадтских фортов, осмотрели внешний рейд. Отпали последние сомнения в том, что про мину – это все выдумки и чушь. Определенно ничего в Кронштадте не взрывалось этой ночью. И Бекоев мимо Ленинграда вновь повел звено в сторону Выборга.

Иногда Спартаку приходило в голову, что по существу их работа мало отличается от работы водителя автобуса. Разве что тот ездит по одному и тому же маршруту, а они летают. Ну вот еще разве пассажиров они не возят. Даже у таксиста больше разнобразия в жизни – то в один конец города съездит, то в другой. Они же крутятся в пределах квадрата, за который отвечают, и из пределов тех ни-ни без специального приказа. Пока Спартак получал удовольствие собственно от полетов, не надоело ему это дело. Тем более что с товарищами по лейтенантскому звену они постоянно придумывали себе в воздухе развлечения: то пройдут над самой водой, то отрабатывают групповое взаимодействие, слаженно совершая виражи, взмывая в «горки», одновременно пикируя и выходя из пике, то затеют учебный бой. Но, кто его знает, вдруг настанет момент, когда они пресытятся пилотажем и полеты по одному и тому же маршруту всех их начнут тяготить...

Рассвет они встретили в воздухе, а когда приземлились, было уже, можно сказать, светлым-светло.