Второе восстание Спартака - Страница 17

Как-то очень быстро Юра перешел на «ты». Но, к сожалению, Спартак пребывал в том состоянии опьянения, когда пока еще не тянет лобызаться с новообъявившимся, но уже закадычным другом и на полусогнутых бежать, выполняя любую его просьбу.

Поэтому Спартак вспомнил майора Чугровского, комбата, кровь на снегу и стоны раненых в морозном воздухе... Стиснул зубы и молча покачал головой.

К сожалению, и Юрий пребывал в том же состоянии – далеком от идей всеобщей любви и всепрощения. Юрий обиделся на то, что его великолепное предложение, способное принести Спартаку не только усиленное питание, но и весьма полезные связи в райкоме партии, не нашло должного отклика. Поэтому он нахмурился и совершил роковую ошибку: прищурился и практически открытым текстом предположил, что ранение товарища Котляревского – типичный самострел, а сам товарищ Котляревский – дезертир и предатель, испугавшийся вражеских белофиннов и потому сбежавший с фронта...

Позже Спартак спрашивал у себя: а поступил бы он так, как поступил, если б был чуть меньше (или же чуть больше) пьян? И всегда отвечал: разумеется, да.

В общем, партийный работник Юра головой открыл дверь в залу и той же головой, под визг перепуганных дам, вошел в соприкосновение с платяным шкафом.

Шкаф удар выдержал. Юра тряпичной куклой сполз на пол и закрыл глаза. На скуле его стремительно набухал пламенеющий фингал.

Спартак вышел следом, намереваясь продолжить, но Марсель, увидев его лицо, скорее инстинктивно, нежели руководствуясь доводами разума, выскочил из-за стола, прыгнул сзади и умело взял Спартака в захват. Его отец выматерился в полный голос. Комсомолец растерянно хлопал ресницами. А Натка закричала, некрасиво раззявя рот:

– Гад, ты не имел никакого права ревновать! Ты мне никто!

Спартак отшатнулся, будто это ему дали в морду.

А Наташка бросилась обнимать, приводить в чувство поверженного райкомовского героя.

В общем, некрасиво получилось.

Но наутро выяснилось, что все еще хуже.

Юра оказался не просто партработником и супругом Наташки Долининой. Он был сынком одного народного киноартиста, не только всенародного любимца и лауреата многочисленных премий, но и фаворитом Первого секретаря. А как известно, искусство зачастую сильнее и весомее любого партийного циркуляра. И папочка увечного Юры пригрозил дойти до Смольного, до Кремля, аж до Самого, ежели в кратчайшее время враг народа Котляревский не будет прилюдно четвертован на площади перед райкомом.

А если еще всплывет мутная история с отцом Спартака да с вольнодумной сестренкой...

Сам Спартак на эту тему особо не переживал. Сидел почти безвылазно в своей комнате и тупо ждал, когда за ним придут. Даже вещи собрал.

Приходить отчего-то не торопились.

Спас положение не кто иной, как Комсомолец.

Третьего января он кликнул Владу и, сияя, как начищенный сапог, без стука вошел в комнату к Спартаку.

Спартак, как патриций возлежа на своей кровати, поднял глаза от книжки и вопросительно посмотрел на незваных гостей. Сам, однако, не делая ни малейшей попытки встать.

– Скажи-ка, гладиатор фигов, почему ты с повинной не идешь? – с ходу поинтересовался Комсомолец.

– С повинной – это когда хотят повиниться, – угрюмо ответил Спартак и перевернул страницу. – А я себя виноватым не считаю.

– Это суд определит, виноват ты или нет...

– Только что-то они не торопятся меня судить.

Комсомолец махнул рукой и без приглашения уселся на стул.

– Я тут справки навел. Оказывается, этот актеришка, отец того придурка – вовсе даже не фаворит Первого. Он бывший фаворит. И теперь его звездочка медленно, но верно с киносклона катится к горизонту. Так что все его вопли в горкоме вызывают исключительно зубную боль, и реагировать на сигнал никто не торопится.

Спартак отложил книгу:

– И что? А у органов тоже зубы болят?

– Нет. У них – не болят, – честно ответил Комсомолец. – Но пока никто не спешит раздувать историю с избиением ответственного товарища – тем более еще неизвестно, кто виноват больше. Ну, выпили, ну, подрались из-за бабы, с кем не бывает... В конце концов, на дворе не тридцать седьмой.

– Ага, щас, – Спартак все ж таки принял сидячее положение. – Я дал в репу райкомовцу – а мне за это ничего? Так не бывает. Это ж политическое дело!

– Верно, – нехотя согласился сосед и покосился на Владу. – Тебя пока не арестовывают, потому что, видишь ли, у нашего друга Марселя есть дружки, а у тех дружков есть друзья в органах. Неофициально, конечно. И этим последним друзьям пока удается убеждать милицию тебя в кутузку не запирать.

– Это ты Марселя попросил помочь? – подала голос Влада.

– Ну я, ну и что... – потупился Комсомолец.

– В самом деле – ничего, – отмахнулся Спартак. – Спасибо, конечно, но... Долго это не протянется. Начальство милицейское со временем спохватится и спросит: «А почему враг народа Котляревский еще не сидит? А ну подать его сюда!» И никакие дружки не помогут.

– И зачем ты только в драку полез... – вздохнула Влада.

– Поэтому я и предлагаю тебе вот что, – азартно заявил сосед. – К нам в райком пришла разнарядка: подготовить рекомендации для нескольких человек по комсомольскому набору в летное училище.

– И?

– Военврача Шаталова знаешь?

Шаталов. Госпиталь, где Спартак отлеживался после ранения. Предложение пойти в летное...

Пронзительная надежда вдруг вспыхнула в его груди.

– Допустим, знаю? – осторожно, боясь спугнуть удачу, ответил он.

– Я тебе такую рекомендацию дал, – просиял Комсомолец. – И Шаталов рекомендовал. И все, кто нужно, подписали... Ну, по моей просьбе. Вместо того чтобы возвращаться на фронт, ты по заданию комсомола отправляешься в летное... Так что собирай шмотки – и шагом марш на медкомиссию... Ну что ты смотришь на меня? Ты же мечтал в облаках летать? Вот и валяй. Если пройдешь эскулапов – а после подписи Шаталова, считай, уже прошел, – то никакого дела на тебе не висит: летчики, знаешь, как сейчас нужны Родине!