Второе восстание Спартака - Страница 107

К оглавлению

107

На берегу остановились. С завидным постоянством дул несильный, но пробирающийся под телогрейки ветер, по свинцового цвета воде проплывала редкая шуга, в заводях уже образовывалась тонкая корочка сала. Спартак посмотрел на воду, на торчащий из нее клотик злополучной баржи и поежился. В воду лезть совершенно не хотелось. Похожие чувства испытывали все добровольно-назначенные в водолазы зеки. Еще на плацу Спартак обратил внимание, что среди «избранных» нет ни одного блатного, только такие же, как он, политические, бывшие фронтовики и «мужики», и подумал тоскливо: «Что ж Комсомолец меня не оградил...»

– Ну чего встали? – раздался голос капитана. – Сами мешки не всплывут, так что нечего тянуть вола за яйца. Двое, ты и ты, – он указал на стоявших ближе к нему зеков, – скидывай прохаря, ватники и вперед! Раньше сядешь, раньше выйдешь, хе-хе...

Двое первопроходцев нехотя разделись и, ежась от холода, пошли к урезу. Попробовав босыми ногами воду, один из них обернулся:

– Капитан, она ж как лед! Околеем враз!

– Ныряй давай, кому сказано, – раздраженно ответил тот. Похоже, эта затея ему тоже не нравилась.

Зек, сплюнув, набрал воздуха и быстро нырнул. Чуть помедлив, за ним последовал второй. Через минуту над водой показалась голова первого, он с трудом вытащил на берег мешок, шумно отфыркиваясь. Шлепая посиневшими губами, едва выговорил:

– Начальник, долго так не протянем...

Тем временем на берег выбрался второй, волоча мешок. Его лицо побелело, зубы выбивали частую дробь. Капитан после паузы, видимо, что-то для себя решив, скомандовал:

– Так, первые двое, быстро пробежку до пирса и обратно! Следующие двое – в воду!

Зеки по очереди ныряли к барже, вытаскивали тяжеленные, пропитанные водой мешки, некоторые возвращались с пустыми руками. Всех капитан отправлял на пробежку. Наконец наступил черед Спартака.

Скинув говнодавы, штаны и телогрейку со свитером и оставшись только в исподнем, Спартак прошел к воде и, ступив в нее, почувствовал, как ноги обожгло холодом. Набрал полную грудь воздуха, нырнул. Вода мутная, сказать – холодная, значит, ничего не сказать. Зубы автоматически сжались до хруста, сердце остановилось на половине удара. Темная громада баржи виднелась впереди, Спартак мощным гребком направил свое тело к ней. Беспорядочное нагромождение мешков на палубе. Схватив первый попавшийся и изо всех сил работая ногами и свободной рукой, он рванулся к берегу. Со всхлипом втянул в легкие воздух и, шатаясь, вытащил на берег мешок. Мокрое белье липло к телу, ветер состоял из ледяных игл. Спартак, не дожидаясь окрика капитана, побежал на потерявших всякую чувствительность ногах по утоптанной дорожке к пирсу.

Первые водолазы уже совершали вторую ходку к барже.

Когда все нырнули в четвертый раз, капитан, видя, что зеки еле стоят, рявкнул:

– В лагерь, бегом!

Команда тяжело побежала в лагерь.

На следующее утро Спартак еле поднялся – все тело болело, во рту поселилась противная сухость, голова была чугунной, перед глазами плыло. Температура была – как в котле «сауны», ясно и без градусника.

А что вы хотите-то...

Глава десятая
Как болеют на зоне

Доктор Рожков сидел на исцарапанном, видавшем виды деревянном стуле, легонько покачивая ногой, обутой в до блеска начищенный сапог. В круглых, металлической оправы очечках, в застиранном белом халате, надетом поверх льняной рубахи и вязаного жилета, он походил на типичного сельского врача – как водится, одного на пять деревень, любителя вечерком хватануть с пяток рюмочек сливовой наливки и покалякать за жизнь с каким-нибудь там агрономом или иным представителем сельской интеллигенции.

Однако вопреки производимому впечатлению, на селе Рожков никогда не работал. До лагеря он докторствовал в городе Ленинграде, а сейчас отбывал отмеренный ему органами правоисполнения чирик в качестве лепилы межлагерной больнички, каковая, хоть и находилась в малонаселенной местности, но напрочь была лишена какой бы то ни было свойственной деревенским лечебницам домашности и патриархальности.

– Как врач я обязан порекомендовать вам бросить это дело, – разговаривая, Рожков переводил взгляд с собеседника на покачивающийся кончик своего сапога. – Ситуация уж больно подходящая. Несколько дней провалялись в беспамятстве, почти неделю лежали без сил. Организм хорошенько отдохнул от табака, и подавить никотиновый голод можно без особых усилий. Мне доводилось, знаете ли, по роду деятельности неоднократно присутствовать на вскрытиях и самому их проводить. Так вот, созерцание изнанки прокуренных легких отвращает от табакокурения сильнее любых лекций и внушений...

Словно соглашаясь со словами доктора, Спартак закашлялся. С отвычки махра драла глотку нещадно. Это была, кстати, та самая махра, мешок с которой он достал среди прочих мешков с затонувшей баржи. В качестве награды за подвиг зеку Котляревскому щедро отвалили этой промокшей махры и даже послали вслед за ним в больничку, где ее заботливо высушили и, едва пошедший на выздоровление больной попросил закурить, как тут же герою и вручили его награду.

– А вот как товарищ по несчастью я вас вполне понимаю, – продолжал Рожков, все так же покачивая ногой. – В нашей скудной на удовольствия жизни ценна любая мелочь, способная скрасить существание. Пусть эта мелочь и крайне вредна.

– Все познается в сравнении, гражданин эскулап. В сравнении с нашей жизнью вашу скудной на удовольствия никак не назовешь, – проговорил Спартак, туша самокрутку о край массивной стеклянной пепельницы. Он закрыл глаза и растянулся на узкой, застеленной клеенкой кушетке.

107